Дина четвертый день к ряду ходит дома по стеночке и ощущает рвотные спазмы даже при обычном взгляде на еду, не то чтобы при каких-то более серьезных контактах с оной. Даже с работы отпроситься не поленилась, настолько адским воскресенье выдалось. Физик, нестабильно, но все же утвердившийся в ее жизни на позициях того, в кого можно уткнуться носом и долго задумчиво молчать, посмеиваясь самой себе или себе же качая головой, кого можно целовать и обнимать, кто обладает еще одним мнением относительно того как ей, Дине, следует поступать.
— Дина, ну не дури, ты же взрослый человек. Как это до сих пор не была в больнице? — недоумевает он, в ответ на ее изложение картины симптоматики.
— Угу. Для начала меня туда надо отвести, потому что одной как минимум неудобно, не то что страшно даже.
— Ну, съездили бы, за чем дело стало?
— Съездили бы. Самому смешно, м? Кто с кем? Ты со мной? У тебя на меня лишней минуты нет, а тут вдруг съездили бы в больницу.
— Опять сарказм включился. Что ж, я подожду.
— Жди, — пожимает плечами Дина, которую всегда вводит в недоумение это его "Я подожду": никогда не ясно чего ждем-то.
Дина с тоской смотрит за окно, в сумеречный дворик. Очень некстати напомнил о себе богатствами внутренний мир. Максимально некстати. Через три дня маменькин День рождения. Только в канун этого светлого торжества не хватало оказаться в больнице. Впрочем, много всякого тревожит Дину в моменты приступов. Не далее как вчера она всерьез обдумывала каким образом избавиться от всего лишнего, если уж её может скоропостижно настигнуть кончина. "Лишнего" и компроментирующего имеется буквально на пару инкарнаций, так что надо еще пожить, чтобы разобрать эти завалы и с чистой совестью отправляться на покой. Покуда ее единственное доверенное лицо обретается в далекой зимней столице, приходится думать о прикрытии тылов самостоятельно в условиях, где некому доверить важных и существенных вещей вроде тайн.