Жена смотрителя маяка

[inspired]

Жена смотрителя маяка бросила в огонь кухонного очага грошовую ежедневную газетенку, которую приносил в дом парнишка-почтальон, и спрятала лицо в узких вызолоченных загаром ладонях. За окном крошечного белого домика, ютящегося у края берега, солнце клонилось к закату. Неподалеку от дома высокий и равнодушный высился над морем маяк.

Вместе с проблесками алеющего солнца в дом с улицы влетал шорох накатывающих волн, сизый дымок трубки смотрителя, его голос, напевающий какой-то старенький мотивчик, второй которому были крики чаек. До самых холодов в это время дня муж, обычно, сидел на веранде перед домом и листал какой-то из томиков их немногочисленной домашней библиотеки, не раз уже перечитанной вдоль и поперек обоими супругами. Книги были приданным жены смотрителя маяка и страсть к чтению, проснувшуюся в супруге, она не без гордости считала своим достижением. Он прочел все ее книги, умел читать все возможные карты, волны и ветер, путь звезд в небе, но все еще не научился читать в ее глазах и категорически не брал в руки газет. А стоило бы, пожалуй.

Смотритель маяка живет бедно, об этом ее предупреждали еще накануне замужества. Она шла за любимого, а не за деньги и улыбчиво махала рукой: «Проживем, не так мне много и надо». И они жили год за годом в маленьком домике, выстроенном им самим, с крошечным, отвоеванным у просоленной земли садом, верандой. Она научилась перешивать старые платья так искусно, что никто не мог догадаться, как скудны ее запасы нарядов, приноровилась чинить сети и готовить вкуснейшие блюда буквально из ничего. Муж любил ее просто и искренне, как море и воздух, которым дышал, как книги, которые она расставила на полках сколоченного им шкафа, как льняные скатерти и узорчатые салфетки, укрывавшие столы и изголовья кресел. Он действительно любил ее, но настоящей его страстью был маяк.

Год от года, проводя ночи в одиночестве и высчитывая как ловчее распределить в хозяйстве крохи непрерывно истощающегося жалования мужа, жена смотрителя маяка не раз и не два думала о том, зачем ему вообще было брать ее в жены. Он был достаточно хорош собой, чтобы без проблем находить себе сердечные утешения в лице многих девушек прибрежной деревушки, дом мог бы спокойно вести и сам, не особенно много было переговорено у их кухонного очага. Может быть, просто решил обзавестись женой, чтобы было как у людей, да только никто так не жил замужем, как жила она. Даже жены капитанов дальнего плавания не чувствуют себя так безотрадно покинутыми, как, бывало, чувствовала себя она. Глядя на мерцание сигнального огня маяка, на свет скользящий по водной глади, она казалась себе потерпевшей кораблекрушение на суше, и от этого становилось только страшнее.

-Помни, девочка, стоит только взглянуть на горизонт, как ты увидишь вечность, я выманиваю правдами и неправдами корабли из ее ненасытной глотки, пока города спят ночами. Я перемигиваюсь с огоньками на суднах, даря им надежду на спасение. Когда совсем худо - стоит взглянуть на маяк и на душе становится не так беспросветно, - говаривал смотритель в минуты словоохотливости, указывая задумчиво сидящей у ног жене на серую громаду маяка. - Эта штука необычайно сильна, помяни мое слово.

Она верила, маяк правда был силен. Ночь за ночью он отбирал мужа, уводил из теплого крова дома, из объятий истосковавшейся по нежности жены, возвращая на утро таким же серым, холодным, каким был сам. Казалось, вместе с огнями маяка выгорает изрядная часть жизни смотрителя. Так, жена его все еще казалась совсем молодой, а он иногда походил на старца.

...

В особенно ненастные зимние ночи или в бархатные сумерки бабьего лета, она кидалась к нему на шею, покрывала лицо мужа беспорядочными поцелуями, умоляя только об одном: не ходить никуда, остаться с ней. Он, смеясь, разжимал кольцо ее золотистых рук, просил быть хорошей девочкой и, надев прорезиненный плащ, уходил из дома, чтобы потом во время ночного дежурства ухмыльнуться чудным женским страхам. Смотритель не знал, до чего его жена боялась гроз и штормов. Вскоре, правда, забыла об этом и она сама, уверившись в том, что страшнее ее одиночества ничего не было.

Все ее погодки уже были матерями, даже не единожды. Она же коротала ночи в холодной постели, которая, казалось, скрипуче хихикала над ней, когда жена смотрителя маяка не могла уснуть ночами, вертясь с боку на бок так остервенело, что простыни сбивались в ком. Она страдала бессонницей, беспокойно расхаживала по дому, следя за лучами фонаря, бороздящими чернильную гладь моря за окнами домика, пытающимися вовсе не спасти очередное судно, а свести ее с ума. У нее появилась бутылка зеленого стекла, в которой постоянно хранился запас вина. Она привыкла топить корабли своих надежд в рубиновых винных морях, внутренне торжествуя от отсутствия каких бы то ни было маяков в своей голове. Пару раз она думала утопиться, даже однажды решилась, но ее молодое тело, привычное к заплывам и нырянию, оказалось сильнее глупого порыва - она выплыла на поверхность, долго еще качалась на волнах, разглядывая небо, пока не собралась с силами и не повернула к берегу - жить.

Жалования мужа давно не было, портовая контора последние месяцы практически все время была закрыта, не с кого было спросить о задержке. Он отмахивался от ее разговоров о том, что надо бы сходить в управление и узнать как скоро им выплатят хоть что-то. Говорил, что видели они времена и похуже. Она кивала, но теперь в обеденное время и к ужину на столе появлялся столовый прибор только на одного человека. Муж первое время качал головой, с укором глядя на жену, которая перестала есть вместе с ним, даже обеспокоился было ее здоровьем, она убедила его, что все в порядке. Вскоре смотритель маяка привык к их новому укладу. Сама же она приучилась довольствоваться столь малым, что порой только диву давалась откуда берутся силы жить.

Близилась зима, надо было закупить угля и дров, сделать запасы овощей, от конторских не было вестей. Жена смотрителя маяка приноровилась продавать на рынке половину ежедневного улова их сетей в утренние часы, пока муж отдыхал после бессонной ночи, раздобывая средств на ведение дома и умудряясь как-то откладывать из этой толики впрок. Смотритель становился задумчивее день ото дня и сделался непривычно сентиментален. Все с меньшей охотой он оставлял ее одну на пороге дома, уходя на службу, где грезил ночи напролет не о спасаемых шхунах, а о спасительной гавани дома.

Нынче утром мальчишка-почтальон принес свою газетенку и жена смотрителя маяка, привычно принялась за ее изучение, размышляя что бы приготовить к обеду, когда взгляд ее натолкнулся на коротенькую заметку о том, что торговые пути претерпели изменения - они шли теперь в обход их мест. Данные меры были приняты из соображений безопасности - уж больно сложная для штурмана работа прокладывать путь вдоль их скалистого побережья. Не больше десяти строчек сухих фактов, перевернули привычный мир смотрителя. Да он и не знал об этом, видя яркие сны в тишине их спальни. «Он теперь мой. Мой. Он прочтет это и перестанет сбегать к твоим фонарям,» - мстительно взглянув на маяк из кухонного окошка, подумала жена смотрителя маяка. - «Он будет сидеть дома вечерами, а по ночам...» Она осеклась, вспоминая озаренное светом веры в собственную значимость лицо мужа, каким оно бывало в миг их прощания. Услышав шаги в спальне, она быстро свернула газету и спрятала за пазуху.

Взвешивая все «за» и «против», жена смотрителя маяка провела весь день, с большим трудом выполняя привычную работу. Муж спустился вниз в полдень, отобедал, обнял ее, поцеловал и отправился в сад, заняться их небольшим виноградником, чтобы утеплить его на зиму. Через пару часов, покончив с работой, он вошел в гостиную, выбрал книгу, а затем вышел на веранду, прихватив трубку с кисетом. Жена проводила его взглядом, вынула из-за шиворота газету с новостными сводками и дрожащими руками поднесла ее к печке. Поколебавшись мгновение, она начала мять лист за листом и бросать в очаг, а после, испугавшись невозвратимости содеянного, спрятала лицо в узких вызолоченных загаром ладонях. За окнами кухни солнце стало клониться к закату, время было приниматься за ужин. Вздохнув, она с усилием отняла руки от лица и отвернулась, чтобы не видеть победного поблескивания линз на верхушке маяка.

-Я тут подумал, - отставив в сторону тарелку после ужина, медленно проговорил смотритель. - Сегодня будет достаточно лунная ночь, спокойная. Почему бы мне не остаться дома?

Убиравшая со стола жена смотрителя маяка замерла, не веря своим ушам. Одна ночь, хотя бы одна ночь не в одиночестве. Тогда она сможет его отпустить еще на тысячу одиноких ночей. Она посмотрела на него, нерешительного с беспокойным огоньком в глазах, и сама не веря в то, что делает это, отрицательно покачала головой.

-Ты же знаешь, какой тут берег. Твой маяк,- ее голос сорвался, она на пару секунд смолкла, собираясь с силами, чтобы продолжить. - Он нужен кораблям. Нельзя не ходить.

Он внезапно вновь стал таким, каким он был в самом начале их знакомства: спокойным, уверенным в себе, с веселыми искрами в глазах, похожий на сказочника. Бросив взгляд на маяк, смотритель что-то понял и решительно взял за руку, склонившуюся над тазом с мыльной пеной жену.

-Идем со мной, я покажу тебе море с верхней площадки маяка, луна проходит там так низко, что ее можно коснуться, вот увидишь,- он уже увлекал ее вон из дома, растерянную золотую, впервые за годы жизни с ним неодинокую.

Она впервые зажгла фонари вместе с мужем, поднявшись на самый верх маяка, а затем разглядывала тихое море, купающийся в лунном свете поселок. Голова кружилась от ощущения свободы и легкости, там внизу осталась насмешница-постель, бутылка-спасательный круг, даже маяк остался где-то внизу. Впервые за многие сотни дней и ночей он не нависал траурной серой свечкой где-то над головой жены смотрителя маяка, она сама стояла над ним, вольная лишить власти над мужем одной лишь фразой, но достаточно милосердная, чтобы не сделать этого сейчас.

Смотритель принес на площадку старые одеяла и свой неизменный плащ, устроив из этого уютное место для отдыха. Целуя ее руки и плечи, глядя на ее счастливое лицо в свете луны, смотритель удивлялся тому, как он мог позабыть какая она красавица. Они долго лежали рядом, рассматривая небо, она слушала, как он рассказывает о звездах, показывая ей созвездия, чувствовала тепло и тяжесть его руки на плече, зная, что счастливее ей уже, возможно, не быть. Но сегодня, этой ночью, ей не хотелось смотреть в будущее. Ради таких ночей, во имя их памяти стоит жить, перенося какие угодно невзгоды. Переплетая пальцы, они проговорили всю ночь напролет, совсем позабыв о фонаре оба, наконец, уснули на рассвете. Впрочем, огонь сам по себе погас под утро, будто бы заснул вместе с ними, решив, что он не меньше заслужил отдых.

«Теперь, я буду смело смотреть на горизонт, туда, где море с небом сходятся, видеть вечность и кивать ей, как старой знакомой. Пока у меня есть он, смотритель маяка, я могу потягаться даже с нею, старой и жадной, вырвать у нее хотя бы пару жизней - его и мою,» - так думала, в полудреме прижимаясь к мужу, жена смотрителя маяка. Сквозь сон ей почудилось, что вдоль берега проплыла целая армада судов, благодарно сигналящая огнями на берег смотрителю маяка, хранителю судеб людей на морских просторах.