Ящерице не спалось. Она откинула тонкую простынь, которыми в доме укрывались в удушливо-жаркие летние ночи и, стараясь ступать неслышно, чтобы не потревожить спящую в соседней комнате Мудрую, подошла к окну. Даже открытое настежь оно не приносило в комнату, прокаленную за день солнечными лучами, прохлады. Время от времени льняные занавески лениво приходили в движение под едва ощутимыми дуновениями ночного ветерка. Ветер дул из степей, был таким же горячим как воздух в комнатах, если не жарче, но он хотя бы двигался. Ночная сорочка то и дело норовила облепить тело, как вторая кожа, но Ящерица привычно ее одергивала, возвращая себе свободу движений.
Стоя у окна, Ящерица разглядывала едва различимую в свете тонкого серпа убывающего месяца дорогу, бегущую от Приграничья дальше, за горизонт, к другим городам и весям. Ей представлялась одна из карт, которые давным давно приносил от наставника Светлый. Он с неизменным жаром бросался описывать их ей, тогда еще просто подруге. Стиг всегда начинал с того, что указывал на них родную деревню или место, которое ближе всего от нее, а потом нанизывал остальной мир по кругу оплетая знакомые Ящерице края неведомыми. Почти так же она плела салфетки и круглые половики, а потому привычно следовала за рассказом Стига и с той же ясностью, с какой видела, бывало, в уме целый узор будущего изделия, она представляла картины из жизни других городов, видела как вздыхает у берегов море, как вскипают в стремительном беге к подножиям гор прозрачные реки, как неспешно идут по золотисто-оранжевым пескам караваны. Светлый был хорошим рассказчиком, а Ящерица хорошей ученицей. Она сидела рядом и, совсем не глядя на привычно занятые вязанием или шитьем руки, жадно следила за каждым новым витком мироздания, отраженным
на карте. на карте.
Невольно, она привыкла считать Приграничье центральной точкой мира, а дорога, лежащая за околицей, представлялась ей нитью, с которой начинается плетение любого пути. Потому, наверное, она так быстро научилась отпускать Светлого в его путешествия. Каждый знает, что человеческая жизнь — цельная, неделимая нить, и чтобы сплести из нее что-то новое, начать новый путь, надо сперва распустить то, что сплетено прежде. А стало быть, вернуться к началу плетения — домой. Будто бы для надежности Стиг оставлял один конец нити своей жизни в ее руках. И это непостижимым образом срабатывало.
Из всякого Далёко, из любых пределов Стиг находил возможность вернуться в Приграничье. Иной раз он являлся путником, другой — появлялся из-за двери соседней комнаты, третий — спускался с Небесных дорог. Но чаще прочего, Светлый заглядывал к Ящерице во сне. Да что там, порой спозаранку в дверь негромко стучал тот же Камень и смущенно объяснял, что ему снился Стиг, который просил что-то передать или сделать. Светлый снился даже Гуднё, с которой они всегда сложно ладили, о чем она то рассказывала при встрече, то писала. Но вот Мудрая практически никогда не встречала его во сне. А если и видела, то, в отличие от прочих, никогда не умела вспомнить что во сне происходило и зачем заглядывал отец.
Стиг приснился Ящерице вчера ночью. После того, как месяц назад вытянувшаяся и повзрослевшая за последние годы Вендла ворвалась на закате в дом, едва не сорвав дверь с петель и прямо с порога задала насилу донесенный до дома вопрос.
— Ты умеешь читать?
Ящерица удивленно приподняла брови, пытаясь понять что так взволновало дочь:
— Да, конечно. И писать. Ты же сама знаешь.
— А кто тебя научил?
— Твой отец,— пожала плечами Герда.— Он тогда сам учился и решил, что я тоже обязана освоить грамоту. Бабушка не возражала, лишь бы не в ущерб домашним делам шло учение. Вот и выучилась.
— Но зачем тебе было?— не отставала Мудрая.
— А как бы я читала письма, которые время от времени Стиг отправлял к нам? Да и потом, у многих соседей в город уехали дети, всегда был нужен кто-то кто прочел бы послание и мог бы помочь составить ответ. Но, наверное, мне интереснее всего было учиться. Твой отец мог бы стать чудесным наставником, будь у него побольше терпения, — улыбнулась женщина.
— Мне срочно надо выучиться этой вашей грамоте, — блеснув глазами, сообщила матери Вендла. — Я ведь старше Мала! А то он возомнит еще о себе невесть что... Ну, почему отца нет, когда он так нужен?— тоскливо протянула девочка, разом растеряв всю напористость.
Ящерица мысленно улыбнулась, не став напоминать, как она не раз пыталась усадить вечно спешащую куда-то Вендлу за "эту вашу грамоту", но дочери все время было недосуг. В конце концов мать рассудила, что нужно будет — выучиться и, как это часто случалось, оказалась права. Герда даже поняла с чего это дочь решила, будто Мал о себе возомнит. Дело в том, что княжич с некоторых пор довольно часто писал Аннике, справляясь о жизни няньки и её соседей. В каждом письме было небольшое вложение для оставшейся в Приграничье подруги. И если поначалу там были какие-то забавные картинки или мелочи, то уже в третий раз Анника протягивала Вендле сложенные в несколько раз и скрепленные сургучом листки: "Просил передать лично в руки". Мудрая распечатывала листки,и то подносила их ближе к глазам, то отводила руку с письмом подальше, но символы никак не складывались в слова и вот уже третье послание переданное ей оставалось без ответа. Прибегать к посредничеству Ящерицы в чтении писем Мала и составлении ответов отчего-то казалось дочери немыслимым. Видимо, нынче пришло четвертое.
— Я вполне могу тебе рассказать что к чему, раз уж так срочно надо и не ясно как скоро заглянет отец. Конечно, лучше бы утром, — женщина бросила взгляд в окно, глядя на угасающие лучи солнца.— Ну да нам не привыкать полуночничать. Зажги лампу и садись за стол, я сейчас.
Ненадолго скрывшись в чулане, она вернулась оттуда с небольшой грифельной доской и коробочкой мела. Несколько робея, Вендла следила за тем, как легко мать выводит на доске буквы, повторяла за Гердой звуки, слоги. С того вечера они регулярно занимались и через неделю буквы уже не казались Мудрой такими загадочными, а через две она потихоньку начала разбирать написанное Малом.
Глядя на то, с каким азартом дочь взялась за учение, Ящерица с неожиданной грустью подумала, что уже почти совсем выросла. Каким-то чутьем угадав настроение матери, Мудрая стала чаще просить Ящерицу задержаться, когда та заходила пожелать дочери спокойных снов.
— Расскажи мне Историю, как в детстве, — попросила она нынче перед сном, держа узкую ладонь матери в своих руках.
Ящерица улыбнулась в темноте, качая головой: давно ли Мудрая распрощалась с детством, если Истории неизменно нет-нет, да выуживались из Герды хоть раз в неделю. Правда, не всегда на ночь.
— Историю. Ну, хорошо, — мгновение помолчав, мать начала рассказ.— У одной художницы по ночам никогда не гаснет свет, а если присмотреться к теням на стенах, то она никогда не бывает одна. Стоит ей взяться за кисти, как за левым плечом вырастает Хозяйка, за правым — Вдохновляющая. Та женщина берется за кисти, только когда понимает, что к ней пришли. Она кивает гостю на стул, оставляет свои дела и выуживает инструменты. Она никогда не видит своих гостей, только слышит их дыхание, знает, что они сидят напротив нее, чувствует, когда они огорчены, а когда улыбаются. Она пишет их портреты. И, если правильно угадывает, наутро холсты оказываются пустыми. А по улицам городов и деревень Империи вновь идут те, чьи образы она накануне спасла из Небытия. Стряпчие полагают, что неплохо бы разместить постоянного представителя в доме этой женщины, но Хозяйка отчего-то против. Может быть оттого, что любит искусство, и когда-то так же, как эта художница, угадывала дышащий, но еще не рожденный наш мир, создавая его из вечного Времени, заменяя предвечную Тьму богатой палитрой своих любимых красок. Может быть оттого, что Вдохновляющая отсоветовала, сославшись на хрупкость и чувствительность творца к постороннему вмешательству. А может быть Хозяйке просто не хочется облегчать своим подопечным работы по учету бредущих Земными дорогами. Таковы пути с Небесных дорог, всегда в чьих-то надежных руках. Как знать, может когда-то и твои руки смогут кого-то удержать на краю Небытия или вернуть, когда будет нужно. А теперь, засыпай.
Мудрая благодарно сжимает ладонь Ящерицы, и уже смежив веки едва слышно спросила:
— Почему отец никогда здесь не останется на совсем?
— Потому, что мы его никогда об этом не просили и не попросим, — просто ответила Ящерица, вставая с постели дочери.
— Почему?
— Потому что ни за что нельзя просить у человека того, что он не в силах тебе дать. Засыпай, может он нынче тебе приснится.
Вернувшись к себе в комнату, Ящерица долго вертелась в постели и вот, наконец, встала у окна, пытаясь поймать хоть немного прохлады. Вчера ночью ей приснился Стиг. Он присел перед ней на корточки, положив на колени Ящерицы моток отменной пряжи, затем заглянул ей в глаза и серьезно сказал: "Уже скоро". Женщина не отпрянула, хотя больше всего на свете ей сейчас хотелось бросить эту пряжу и убежать от этого неизбежного "скоро". Стиг молча держал ее за руки, успокаивающе поглаживая тонкие бронзовые запястья Герды. Она так же без слов смотрела на него. Казалось, они вели бессловесный диалог. Ее карие глаза кричали: "Я не смогу!", его двуцветные отвечали: "Ты все сможешь".
Герда никогда не просила его остаться, так как отдать ей свою свободу в безраздельное пользование было выше его сил. Стиг никогда не попросил бы её отпустить дочь, зная, что это уже то, чего нельзя требовать от Ящерицы, что ей не по силам. Он просто предупредил, что скоро это сделать придется. Предупредить — не то же, что потребовать. Да и звал Мудрую не отец, а дороги. Ящерица мысленно коснулась невидимого мотка принесенной Стигом пряжи, проверяя насколько та прочна. Что ж, пряжа должна многое выдержать. А раз так... Надо бы доставать из чулана и старые карты, чтобы объяснить Мудрой как устроен мир вокруг того места, куда она неизменно будет возвращаться. "Как многое приходится брать в свои руки,"— покачала головой Герда, глядя на истаивающий в ночном небе месяц.